| Пьет ли Лигачев?
«Егора ругают только те, кто живет чужим умом. У нас, например, в винсовхозе «Гурзуф», ни одной виноградной лозы не тронули».
Григорий Сивочуб, главный винодел винсовхоза «Гурзуф».
Борис Олейник. «Князь тьмы»:
— Грешили прежде всего на Лигачева... Но я не верил, не верю и никогда не поверю, чтобы Егор Кузьмич когда-либо давал прямые указания на уничтожение виноградников...
— Итак, Егор Кузьмич, давайте напрямую-напропалую. Вы такой розовощекий, что, не спрашивая, знаешь: Лигачев не пьет. Говорят, Лигачевы-де, они — молокане, то есть староверы сибирские, которым запрещено «употреблять». Так?
— Нет, не так. Я — не сибиряк. Мои родители — россияне, точнее, из Смоленской области Починковского района. В период столыпинской реформы переехали в Сибирь. В Новосибирскую область. И осели там. Какие же они молокане!
Я готов выпить с любым товарищем, с кем я считаю нужным. Но делать все это в рамках разумного. Ну, например, для вас я могу сказать. Когда состоялся шестой Съезд народных депутатов СССР (я говорю: только для Вас!)
— Не выйдет, Егор Кузьмич, кое-кто видел Лигачева «поддатым».
— Ну поддатым я не был... После этого съезда вышли мы с одним товарищем. У него была машина, в ней все там было. С кем — я не хочу говорить, извините. Мы с ним за этот съезд выпили, а китайскими консервами закусили.
Если у вас есть хорошие вина, грузинские: «Киндзмараули», «Хванчкара» — я с удовольствие ем по бокалу с вами готов выпить. Я не лишен всего этого, человеческого. Но! Хочу вам сказать, что и в семье, и в Сибири у некоторых такое представление осталось, что... Короче, как это мог: сибиряк и вдруг — антиалкогольная кампания!
Да, я был против пьянства. Мы в Томске ввели против этого решительные меры. Причем я не то, что кого-то там обязывал, кого-то принуждал, просто так складывалось.
А началось вот с чего. В картинках. Приехал я в эту область. Взяли меня первым секретарем. Это было 25 ноября 1965 года. Примерно через месяца два я поехал на Север. В ту пору уже были разведаны большие запасы нефти, но добычи нефти не было.
Надо начинать. Я тут поагитировал многих министров, председателя Госплана Байбакова, приехали они в область, и мы отправились в Стрежевой, это примерно 800 километров севернее Томска. Занимались мы там крепко. Полузаснеженный поселок, избушки. Первый день. Поработали, пошли в харчевню. Я первый помыл руки, а Байбаков, еще Сидоренко, был такой министр геологии, академик, задержались. Я захожу. Стоит стол. Нас двенадцать человек, двенадцать бутылок. Коньяка. Это, знаете ли, в два часа или в три часа дня.
Я официантке говорю: «Уберите». Они молчит. «Уберите!» Она говорит: «Что убирать, собственно?» Не понимает. Нравы, известно, были какие... Я говорю: «Бутылки уберите». Она: «Нет, я убирать не буду». Тогда я подхожу, вот так рукой буквально ткнул, пять-шесть бутылок я уложил... Мне было, значит, 45 лет. В общем, успел убрать до захода гостей.
А потом я подружился с секретарями райкомов, с коммунистами, с которыми не одну ночь проводил на нефтепроводах. В этих балках. Подружился с товарищами. И слышу от них: «Имейте в виду, Егор Кузьмич, вы сделали большое дело. На следующий день мы, секретари райкомов, знали, как надо понимать Лигачева».
Могу и другую картинку пересказать. У нас — освоение огромного пространства. Нужно заманивать в Сибирь людей. Ну как сейчас помню, я узнал, что Александров, тогдашний президент Академии наук СССР, вдруг остановился в Новосибирске. Погода испортилась, я обратился к авиаторам. Надо его, говорю, притащить к нам. Ну «притащили», в общем, часов в 12 ночи. Приехали мы в коттедж для гостей. Сели за стол. С ним еще Образцов, такой академик. Он говорит: «Ну, у Лигачева, конечно, водки нет». Образцову: «Доставай там у нас в сумке...» Я говорю: «Раз дело дошло до этого!» Открываю шкаф. А у нас все-таки запас. «Берите коньяк или водку!» А провожал их в Сибирь хороший человек такой. Он их и науськал. Говорит: «Вот вам в Сибирь бутылка, а то ведь у Лигачева вы ничего не найдете...» То есть за Лигачевым уже была молва, что он не воспринимает.
Действительно, я не воспринимал. Почему я не воспринимал? Я видел: когда люди увлекались водкой, все принципы, в особенности подбор кадров, — все решалось за столом. Кто лучше кого угостит, кто лучше кого напоит. Я был против. Когда министры приезжали, а я знаю, какие были любители, я уходил, я с ними не ездил. Они знали об этом. Обижались некоторые. Потому что мне это было в тягость. Мне надо было работать.
Теперь что касается антиалкогольной кампании. Я не являюсь автором всех этих указов и решений. Возглавлял эту комиссию Соломенцев. Примерно в течение полутора-двух лет. Почему я не являюсь инициатором. Потому что я попросту не входил тогда в Политбюро. Я ведь вошел в Политбюро в конце апреля 1985 года. А указы были объявлены либо 15-го, либо 16 мая, через 20 дней. Ну, понимаете, что такие документы разрабатывают месяцами, иногда даже годами.
Но я являюсь активным сторонником, пропагандистом этой кампании. Вначале мы почувствовали, что есть определенно какие-то успехи от майских решений. Люди присылали немало телеграмм. А до этого было бесчисленное количество пожеланий: пора с этим злом кончать. От жен, детей, от родных. Углов, академик: вы стойте на этом, не отходите! И сейчас он мне прислал письмо, что все было правильно и не надо каяться.
Мы думали, что можно с этим злом быстро покончить. Оказывается, это зло вековое, не так просто все. Это было, конечно, забегание вперед. Оттуда пошли самогоноварение, другие вопросы.
Что касается уничтожения виноградников, то это ложь господина Черниченко и многих других, сплошная ложь. Что происходило. Глупостей таких, что надо искоренять виноградники, не было. Не такие уж мы чудаки. Но люди почувствовали. Мы собирали 5—6 миллионов тонн винограда. Из них 93 процента шло на вина и винно-водочные изделия. Свежего винограда мы с вами не видели, особенно в Сибири. Мы поставили задачу сократить это количество и дать побольше свежего винограда, И в 1987 году свыше миллиона тонн винограда было продано в свежем виде. Надо было сократить технические сорта, которые шли на вина. И кое-где начали сокращать технические сорта, и это сильно очень поубавило. Но указаний о сознательной раскорчевке виноградников не было, заявляю со всей ответственностью! И вдруг Павлов заявляет, что 200 миллиардов был убыток! Нехорошо, конечно, говорить, человек сидит в «Матросской тишине», а он ведь сильно употреблял, это и Рыжков недавно говорил: «Употреблял!» Но цифра Павлова — че-пу-ха.
Могу назвать правильные цифры. Сами рассуждайте. В 84-м году по сравнению с 65-м годом, т. е. за 20 лет, мы увеличили производство винно-водочных изделий в 4 с лишним раза. Было 13 миллиардов, стало 52 миллиарда, в рублях сопоставимых. В 89-м году мы продали на сумму свыше 54 миллиардов. Больше того. В 91-м году это был единственный пищевой продукт, если можно так назвать, который пошел с плюсом, 10 процентов «плюс» водка была. Все остальные пищевые продукты пошли вниз.
Как надо было все делать? Надо было откорректировать, серьезно критически осмыслить. Но нашлись люди. Я не хочу сейчас говорить, люди хорошие, в общем, Политбюро там, другие, которые вместо того, чтобы эффективно хозяйствовать и дефицит бюджета покрывать за счет прибыли, за счет эффективности, вернулись опять к двум источникам финансирования: больше давайте продадим нефти и давайте побольше продадим водки. Но балансировать больше уже было невозможно, все пошло вразнос, вразнос.
Началось это в 88-м году. Был подготовлен план 88-го года, который как всегда предварительно обсуждался в Политбюро. И план довольно трезвый был — о переходе на новую систему. Примерно 10 процентов — на свободные договорные цены и 90 процентов на госзаказ. А потом постепенно пойти на 85, на 80, потом на 70... То есть постепенно и последовательно.
Горбачев, Яковлев и другие восстали против этого. И предложения, представленные Рыжковым, назвали консервативными.
...Я еще терпел, когда мне говорили «консерватор», а другие не могли этого выдерживать. Сдали позиции. Представили после этого другой план: «Чего изволите». А чего изволите? Сразу на 60 процентов заказ и 40 — свободные цены. И пошло! Зачем же мне заниматься производством, если я могу даже сократиться на одну треть, увеличить цены и получать больше прибыли. Цены стали расти. Денежная масса — увеличиваться. Товарная масса — уменьшаться. И заметьте, статистика эта уже не публикуется. Как при Сталине. Улавливаешь только в отдельных газетах. А ведь это — сокрытие правды...
Вот видите, начали с водки, а перешли к большой экономике. Потому что нельзя все время латать дыры в нашем «корабле» за счет спиртного. Водка если и должна быть в нашей жизни, в нашей экономике, то — на десерт. Когда же ее подают к столу основным блюдом, тогда плохо дело.
Дело не в том, пьет ли Лигачев. Плохо, что пьет страна. Недаром английская «Таймс» считает, что «решение российских властей отпустить цены на водку и вина является политическим самоубийством для страны, где экономические и иные трудности вызывают массовое желание утопить их в вине».
В заключение обязан дать несколько цифр. Официальных.
Сбор винограда. 85-й год — 5,8 млн. тонн. 88-й — 5,9. Больше прежнего.
Коньяк: 7 млн. декалитров с 85-го года держались на старом уровне. Соки — увеличение вдвое — с 375 до 780 млн. условных банок. Шампанское: 85-й — 258 млн. бутылок, 88-й — 258. «Бормотуха»: 88-й — искоренили полностью...
Сегодня страна вышла на очередной круг всеобщей алкоголизации. Пьянство вновь вернулось не только на улицы, но и на рабочие места. Как ни крути, все обязаны сказать: «Егор, ты был прав!»
Гостя расспрашивал Николай КРИВОМАЗОВ.«Чарка» №2 1992г.
| |